Конец постиндустриальным фантазиям

 

Все заметнее, что США меняют некоторые векторы своей внутренней политики: отказываются от иллюзий постиндустриального мира и начинают новую индустриализацию страны. Задача «новой индустриализации» является чрезвычайно сложной для стран развитых экономик и прагматичных элит. Что же говорить о России с ее сырьевой экономикой и властной элитой, пораженной либеральными иллюзиями?

 

«МЫ НИЧЕГО НЕ ПРОИЗВОДИМ»

 

Однако и среди российских интеллектуалов последний месяц бурно обсуждается статья «Мы ничего не производим» Татьяны Гуровой и Александра Ивантера, опуб-ликованная в журнале «Эксперт». Вот некоторые выдержки из нашумевшего материала:

 

«Феномен чрезвычайной идейной послушности стран, потерпевших неудачу в мировой конкуренции или, попросту говоря, проигравших войну, возник в современную эпоху и, как считается, наиболее ярко проявился в Германии. Россия – второй пример такого рода. Ни в одной стране мира идея постиндустриальной экономики не была реализована в такой мере, как в последние двадцать лет в России.

Сначала нам говорили, что нам нечего бояться разрушения производства, потому что мы все сможем купить на глобальном рынке. Потом уверяли, что не надо давать экономике денег, потому что будет инфляция. Потом нам начали поднимать налоги, чтобы платить пенсии, но не давали денег, чтобы реконструировать жилищный и коммунальный комплекс. Потом сказали, что нам надо скакнуть в инновационный мир, но не собирались инвестировать в науку. Потом сказали, что экономику будет вытягивать потребительский рынок, но не хотели строить дороги, по которым можно перевозить товары. Потом захотели построить в России мировой финансовый центр, но не захотели осуществлять в стране размещение акций крупнейших компаний.

Безумный хаос этих мыслей и стратегий и есть настоящий постиндустриальный мир. Мир, где реальность и ее потребности мешают воображению.

Как результат, через четверть века после начала перестройки мы почти ничего не производим, у нас осталось совсем мало основного капитала, многие наши города, поселки и деревни находятся на грани цивилизованного существования.

Надо понимать, что, имея такой уровень капиталовооруженности, нельзя рассчитывать на принципиальный рост производительности труда, а значит, и на принципиальный рост добавленной стоимости. Если не поставить во главу угла экономической политики быстрое накопление основного (не денежного) капитала, то страна не только не будет богатеть, она будет стремительно деградировать. Причем, что важно, в процессе этой деградации будет происходить все более сильная дифференциация населения по доходу, так как скудеющие потоки добавленной стоимости будут все более жестко контролироваться власть имущими. Это видно сегодня и по растущей дифференциации в посткризисные годы, и по бонусной политике крупных компаний, и по сопротивлению части элит косвенно антикоррупционным законам. Такой борьбы не было бы на растущем тренде добавленной стоимости.

Как оказалось, лишь драгоценных и цветных металлов мы производим в расчете на душу населения примерно столько же, сколько и ведущие индустриальные державы. По абсолютному большинству других позиций мы видим отставание, причем иногда не в разы, а даже в несколько десятков раз. Возьмем производство электромоторов, генераторов, трансформаторов. …Отставание от США – в 2,6 раза, от Германии – в 5,2, от Финляндии – в 14,6. Может быть, хотя бы в легкой промышленности разрыв будет не столь внушительным? Ведь нам рассказывали, что всю ее вывели в Китай. Забудьте, это сказки для лохов, готовых сдать с потрохами свою индустрию. Итак, по одежде бесстрастная статистика фиксирует следующие разрывы: с Америкой – в 5,9 раза, с Германией – в 4,4, с Южной Кореей – в 16,4, и даже с Бразилией разрыв двукратный.

Краски, лаки, бумага, полиграфия… Зачем нам с этим возиться? Купим-закажем в той же Финляндии, где душевая выработка бумажных изделий превышает российскую в 52 раза.

Мы собираемся развивать медицину и заботимся о здоровье нации? При этом мы производим медицинской аппаратуры на душу населения в 29 раз меньше, чем США, в 17 раз меньше, чем Германия, а лекарств, соответственно, в 66 и в 31 раз меньше.

Итак, мы приходим к печальному выводу: российская промышленность отчаянно недоразвита. Мы толком ничего не производим и гарантированно скатываемся в разряд третьесортных стран.

 При этом надо понимать, что чем больше мы делаем ставку на иностранный капитал, тем больше добавленной стоимости мы им отдадим, и тем беднее будет становиться наша страна.

Задача реиндустриализации архисложна. Но чтобы к ней подступиться, должно быть наконец снято табу с дискуссии о промышленной политике в обществе и профессиональной среде… в обновленной Стратегии-2020 нет ни одного упоминания о государственной промышленной политике.

У нас есть опыт быстрого накопления индустриальной мощи – после войны. Мы должны его вспомнить».

 

Согласен со многими выводами авторов статьи. Сейчас в России, на мой взгляд, проблемами индустриальной экономики и организации труда вообще никто не занимается, они не обсуждаются даже в экспертных сообществах.

 

ПРОБЛЕМА ВНУТРЕННЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ

 

Кроме этого, существует и чисто организационная причина, которая делает проблемы «новой индустриализации» у нас еще более трудноразрешимыми, чем в других странах. Это отсутствие национальной научной доктрины организации труда и управления. А между тем зачастую низкая производительность труда является следствием не отсталых технологий и устаревшего оборудования, а архаичной организации труда, которая не учитывает психологические аспекты и не создает мотивации труда.

Нет понимания и на уровне администрации президента, что такое умная внутренняя политика и как она связана с формами оплаты труда, другими методами трудовой мотивации. Хотя у нас есть и целое управление внутренней политики администрации президента России, возглавляемое Олегом Морозовым, но в круг их интересов эти вопросы, по моим данным, даже не входят.

 В связи с этим мы с гуру машиностроения Радиславом Бирбраером обсуждали необходимость развития доктрины «Умное производство» в направлении интеграции с новыми достижениями современной социологии и психологии в сфере индустриальных трудовых отношений. Бирбраер, например, считает крайне вредным для российской промышленности принцип «сдельной оплаты», которая до сих пор сохраняется на предприятиях, хотя западная экономика от этого отказалась несколько десятков лет назад.

Это привело меня к размышлениям над статьей «Мотивация и удовлетворенность» Андре Бюссинга.

Трудовая мотивация и удовлетворенность трудом оказывают решающее влияние на эффективность многих предприятий или учреждений и любого государства в целом.

 С 1970-х годов во всем мире фиксируется рост числа людей, которые удовлетворены своей работой. Однако сотрудники, «удовлетворенные» работой, далеко не всегда благодарны и хорошо выполняют обязанности. Многие из них подвержены абсентизму – поиску причин отсутствовать на рабочем месте (как по уважительной, так и по неуважительной причине). Или еще хуже – банально бездеятельно проводят рабочее время. Это особенно характерно для чиновников или «белых воротничков» офисов. Как ни странно, но в основном «удовлетворенные» являются причиной и текучести кадров в экономике.

Оказалось, что уровень удовлетворенности в какой-то степени зависит от размера оплаты, условий труда, психологического климата и других факторов, но в большей степени удовлетворенность – следствие настроения и психотипа личности.

 

УБЕДИТЬ РАБОТАТЬ

 

Эффективность сотрудника в большей степени зависит, например, от того, каким образом и в каком стиле он получил производственное задание. Указание «старайтесь» от начальника менее эффективно, чем «выполните Х заказов на этой неделе без единой ошибки». Многочисленные исследования подтверждают положительное воздействие на результаты труда хотя и трудной, но определенной цели. Особо важны обратная связь и контроль. Поставленные цели, за достижение которых никто в дальнейшем не следит, со временем перестанут быть стимулирующим фактором трудовой активности.

Давно замечен факт, что в производстве установка новых современных станков зачастую не приводит к желаемым результатам повышения экономической эффективности. Персонал инстинктивно отвергает новшества и возвращается к «привычному» темпу работы. Все чаще производственники приходят к мысли, что приобретать новое оборудование без проекта организации труда  во многом бессмысленно. Это приводит к дополнительным потерям средств и времени, к тому же в данном случае капвложения не гарантируют экономический результат. В связи с этой проблемой инженерная консалтинговая компания «Солвер» предложила методологию «Три проекта», которая позволяет в процессе внедрения оборудования сертифицировать специалистов и документировать новую организацию труда самым подробным образом. Партнеры «Солвера», по существу, получают не только новые станки и инструменты, управляющие программы, но и новую организацию труда, обученный персонал.

В результате использования методологии «Три проекта» на действующих производствах удавалось добиваться качественных изменений, когда производительность труда фактически вырастала в 5-10 раз.

Казалось бы, результат достигнут и открылись огромные перспективы для «новой индустриализации» в России. И действительно, на многих предприятиях авиационной и аэрокосмической отрасли, в других секторах высокотехнологичной промышленности применение подходов «Солвера» дает впечатляющие результаты. Однако консультанты «Солвера», которые руководили проектами модернизации предприятий, стали замечать такую тенденцию: после того как они покидали предприятия, производственный персонал через некоторое время начинал работать по прежним алгоритмам и постепенно все возвращалось «на круги своя». Производительность падала в разы, станки стояли недогруженными, уже достигнутые было экономические показатели вновь ухудшались. Капитальные вложения в модернизацию оказывались неэффективными. И причина была в психологии производственного персонала. Это еще раз подтверждает факт, что создание современной новой индустрии – сверхсложная задача.

В результате изучения вопроса оказалось, что комбинирование умеренно трудных, но определенных целей с созданием возможностей для сотрудника к самоконтролю приводит к более высоким трудовым результатам и сохранению высокой организации труда.

Однако если такой системы в цехах не создано, то все работают, «как им удобно». Стало понято, что необходим некий «интерфейс» между персоналом и нормативной базой, которая фиксировала новую организацию труда. Более того, этот «интерфейс» должен обеспечивать возможность самоконтроля действий персонала, а система оплаты труда должна быть увязана с тем, достигает или не достигает каждый отдельный работник заложенных в нормативной базе показателей. При этом нормированию и документированию согласно методологии «Три проекта» в производстве подвергаются ВСЕ (в том числе проектные и наладочные операции). Но как справиться с персоналом, который желает работать так, как ему выгодно и удобно, а не так, как нужно производству?

 

«ИНФОРМАЦИОННЫЙ КИОСК»

 

Проблема стоит со всей очевидностью. В качестве ее решения компания «Солвер» предложила совершенно новое устройство-интерфейс, которое устанавливается у станков и в офисах производственного персонала. Они назвали его «информационный киоск». Суть этого устройства в том, что на него выводится вся нормативная база, которая необходима для эффективного использования оборудования, безопасности труда, сохранения той организации труда, которая задана на этапе проектирования и внедрения инженерными консультантами. Более того, это позволяет персоналу осуществлять постоянный контроль своих действий, получать оценку качества своего труда. «Информационный киоск» увязан с информационными системами управления более высокого уровня, поставляет информацию в цеховые офисы, где она может обобщаться в различных разрезах.

13 ноября 2012 года на II Международном форуме «Машиностроение и инжиниринг в России и СНГ» в Москве компания «Солвер» впервые представила это устройство. Этот, казалось бы, нехитрый гаджет открывает огромные возможности в машиностроении для создания умных производств, которые базируются на высоких цифровых технологиях, но при этом «умно» учитывают социальные факторы производственных коллективов, создают условия построения совершенных систем трудовой мотивации.

Однако только этого для построения высокоорганизованного производства «новой индустрии» недостаточно. Дело в том, что «удовлетворенные» сотрудники бывают «удовлетворены» по-разному. Различают удовлетворенность трудом: прогрессивную, стабильную, «в смирении», конструктивную.

Наличие слишком большой группы сотрудников, «удовлетворенных» трудом «в смирении», должно расцениваться как психологическая болезнь коллектива.

Удовлетворенность трудом «в смирении» приводит к сопротивлению улучшениям, уменьшению способности адаптироваться к изменениям. Другим аспектом «смирения» является снижение активности в постановке и достижении позитивных целей, ограничение профессионального развития и трудовой социализации. На эту группу людей следует обратить особое внимание при исследовании организаций. Удовлетворенность трудом «в смирении» является препятствием для изменений внутри организации и для адаптивности организации к вызовам внешней среды. Именно люди этого психологического типа «разрушают» новые системы организации труда, сводя все к тому, «к чему они привыкли». Чем меньше таких людей на предприятии, тем лучше.

Другая, более полезная группа сотрудников, – это конструктивно «неудовлетворенные».

Такие люди часто рассматриваются неопытными руководителями как потенциально опасный фактор организационного конфликта. А между тем эта группа – исключительно важный потенциал коллектива. Именно на людей данного психологического типа следует опираться высшим руководителям. Как говорят, опереться можно только на то, что сопротивляется. Эти люди в коллективе – опора организационных изменений, повышения адаптивности и совершенствования бизнеса. Нацеленность на изменения негативной рабочей ситуации должны стать неотъемлемой частью «духа» компании или организации. Для таких сотрудников должна быть создана особая система стимулирования, которая может включать в себя, например, участие в прибылях или особые условия морального поощрения.

Управленческие стратегии, направленные на снижение числа удовлетворенных трудом «в смирении», почти всегда полезны. А «конструктивно» неудовлетворенные сотрудники должны занимать места, где не требуется строгое соблюдение инструкций, а требуется личная инициативность и творчество. Все это в совокупности является гранями умного производства.

Проведение мероприятий по снижению уровня «конструктивной неудовлетворенности» (оппозиционных настроений) всегда требует дополнительных расходов. Но, решая эти проблемы, организация улучшает результаты своей работы и повышает качество. А это делает ее более конкурентоспособной.

Организации должны рассматривать «конструктивную неудовлетворенность» как позитивный фактор. Эта форма неудовлетворенности приводит к новым интеллектуальным попыткам решения проблем как со стороны персонала, так и со стороны организации.

Предприятия живут не в безвоздушном пространстве. Возвращаясь домой с работы, сотрудники уходят туда с проблемами. И, приходя утром на рабочее место, они приносят с собой все проблемы социума. Поэтому умное производство включает в себя и сферу организации жизни сотрудников вне предприятия, повышения лояльности жителей территории, где располагается предприятие, и многое другое.

 

«УМНОЕ ПРОИЗВОДСТВО» В НЕУМНОЙ ЭКОНОМИКЕ

 

Однако построить умные производства в неумной экономике трудно. Вот что пишут Татьяна Гурова и Александр Ивантер в журнале «Эксперт»:

 

«Задача новой индустриализации России совершенно нетривиальна еще и потому, что она потребует решительного преобразования укоренившейся в стране модели устройства денежного хозяйства, политики Центрального банка и бюджетной политики.

Нынешняя конфигурация денежной политики не соответствует задачам, стоящим перед экономикой. Предложение денег сжимается, дефицит ликвидности в банковском секторе становится хроническим. За девять месяцев текущего года денежная масса выросла всего на 0,7% .

Динамика денежного предложения напоминает кризисный 2009 год, однако тогда сокращались производство и инвестиции, действительно съеживался спрос на деньги. Сейчас же наблюдается ситуация искусственного денежного голода, спровоцированная неоправданно жесткой бюджетной политикой.

За два неполных посткризисных года бюджет вытащил из экономики 3,8 трлн рублей.

С учетом средств субъектов РФ объем средств госорганов в Банке России увеличился за 10 месяцев на 2,6 трлн. А за неполные два последних года эта величина возрастает до 3,8 трлн рублей. Эта астрономическая сумма (вся денежная масса России – 24,5 трлн рублей) была выведена из текущего экономического оборота.

 В Америке картина полностью противоположная. Основной канал эмиссии ФРС – покупки облигаций собственного правительства, облигаций федеральных агентств, а также разнообразных облигаций, обеспеченных активами, включая ипотечные. США не боятся монетизировать госдолг, а мы боимся.

Странно, что в ситуации рукотворного дефицита ликвидности экономика вообще умудряется расти, пусть нынешними, крайне скромными темпами.

Химически чистый пример абсурдности нынешней модели бюджетной политики дает прошлый год. По итогам 2011 года профицит федерального бюджета составил 431 млрд рублей. Одновременно Минфин занял на внутреннем и внешнем рынках (за вычетом погашений) 987 млрд рублей. Куда же пошли эти внушительные средства?

1 трлн 93 млрд рублей составил прирост прочих счетов Минфина в ЦБ, который в начале 2012 года перекочевал в Резервный фонд. И 402 млрд рублей – прирост депозитов Минфина в коммерческих банках.

Итак, мы одной рукой убираем деньги из экономики (расходуем не все доходы и еще занимаем), а другой – точечно и платно вбрасываем их, борясь с дефицитом ликвидности. А все «излишки» направляем в кубышку. Чтобы завершить этот фантасмагорический этюд, добавим, что средства Резервного фонда размещаются на счета в первоклассные западные банки и вкладываются в облигации казначейства США со средней доходностью 2,66% годовых в долларах США, тогда как рыночные займы, привлекаемые Минфином для формирования Резервного фонда, обходятся ему в 7–8% годовых в рублях и в 3,25–5,63% – в долларах. Любой CEO нормальной рыночной компании выгнал бы взашей финансового директора, допускающего системно убыточные арбитражные операции. А вот российский Минфин гордится своей работой и заручается поддержкой руководства страны для ее продолжения».

 

Таким образом, комплекс проблем, которые придется преодолеть по ходу «новой индустриализации» России, захватывает все этажи государства. В том числе и уровень политики. Так или иначе, но дискуссия началась. Если новые подходы умной экономики/умного производства начнут вытеснять из мейнстрима общественной дискуссии (как в экспертном сообществе, так и среди государственных деятелей) либеральные иллюзии и постиндустриальные фантазии, то у России появится шанс остаться в числе развитых стран. В противном случае все закончится. Эксперты в один голос говорят, что для модернизации промышленности у России осталось не более пяти лет. И другого не дано.